На суше и на море

Казалось в Салпах, что в Исилькульском районе, односельчане окаменели, за годы войны выплакали все слезы, утратили сердечную боль. Лишь мать Володьки Елизавета Григорьевна нет-нет и смахнет слезинку со щеки. За последнее время она особенно сдала: осунулась с лица, от недосыпания под глазами обозначились синие круги, в волосах добавилось седины. Сокрушила ее печаль по старшенькому сыну Ивану. Еще недавно, завидев деревенского почтальона, она неслась к нему навстречу в надежде получить весточку-треугольничек. Сынок сообщал, как они там, в Сталинграде, со своими боевыми товарищами бьют фашистов. И вот встречать почтальона нет теперь надобности. Последняя весточка оказалась холодной казенной бумажкой, извещающей о геройской гибели бойца Ивана Григорьевича Боженко. А теперь пришла очередь отправиться на защиту Отчизны подросшему сыну Владимиру…

Володька не скрывал своего желания поскорее очутиться на фронте. Парню до боли в сердце поскорее хотелось взять оружие в руки и отомстить фашистам, да как можно покрепче, за гибель брата Ивана.

Выслушав пожелания земляков у правления колхоза, Володька не пошел домой, он завернул на конюшню проститься лошадками, за которыми ухаживал перед тем, как стать трактористом. Ценил Володька этих умных, послушных, доверчивых животных, не кричал на лошадей и не грозил кнутом. Разговаривал с ними, как с людьми. А то, что они его понимают, не сомневался, получая взаимные, чистые, полные благодарности взгляды. Потрепав за гривы лошадок, отправился на ток, взглянуть на свой «колесник». Прошелся тряпочкой по замасленным местам мотора. Затем, как и на конюшне, пообещал вернуться, добив фашистов.

Состав из вагонов-теплушек, загруженный под завязку новобранцами, отошел от Омского вокзала поздно ночью. Утомленный дневной суматохой, Володька с друзьями крепко спали на вагонных нарах. Проснулся от резкого толчка в бок. Открыл глаза, в вагоне светло.

Толкал друг Витька из Москаленок, с кем они скорешились в Омске на призывном пункте:

– Вставай, балбес! Не туда едем.

Ему приходилось ездить в гости к тетке в Новосибирск, и Витька четко знал названия станций.

– Вот тебе и повоевали, – Витька скорчил недовольную гримасу.

Володька мгновенно отреагировал:

– Дело поправимое. Сбежим! Сядем в эшелон, идущий на запад, а там прибьемся к какой-нибудь воинской части. Думаю, поймут нас.

Говорили не таясь. Видимо, о намерении дружков узнал сопровождающий команду офицер и поставил их под особый надзор.

Прибыв в пункт назначения под город Хабаровск, поняли: сюда приехали не на курорт. Каждый день до изнеможения военная подготовка, изучали многие виды вооружения…

Весть о Победе до солдата-пограничника Владимира Боженко дошла, когда грузились на пароход для отплытия на остров Сахалин, где предстояло проходить дальнейшую службу.

С первых шагов по острову Владимир обратил внимание на изумительную, чарующую взор природу, с которой придется ему общаться ежедневно, выполняя свои обязанности по охране государственной границы. При первом построении Владимир узнал от начальника заставы о сложной пограничной обстановке. По ту сторону границы был коварный враг, поддерживающий фашистскую Германию, готовый в любую минуту напасть на нашу страну.

– Понял теперь? – Говорили Владимиру товарищи по службе, знающие о его намерении податься на западный фронт. – Там и без тебя фашистов доколотят, вон, как смазывают пятки, успевай догонять.

– Я бы точно догнал, и пристукнул с десяток выродков за брата Ивана. Да разве только за Ивана?

– Они, фашистские сволочи, почти всех мужиков нашей деревни извели. А какие и остались – без ног, да без рук.

Владимир вроде бы и соглашается с доводами друзей, но в сердце все равно бунт. Ему виделся живой самодовольный фашист, убивший брата, за кружкой пива, играющий на губной гармошке пошлую любовную мелодию.

– Нет, такие жить на Земле не должны, – выплескивает гнев наружу Владимир.

– Ты полагаешь, самураи доб­рее? – Глядя в упор на Владимира, задает вопрос командир отделения. – Вон, вчера япошки соседнюю заставу обстреляли, шпионы то и дело пытаются через границу прошмыгнуть. Получается, мы здесь, на Сахалине – при большом и важном деле. Через часок тебе в наряд заступать. Так что, гляди в оба!

Владимиру Григорьевичу Боженко теперь вплотную под девяносто. Но старый воин находится при твердой памяти. Хорошо запечатлелись некоторые эпизоды из боевого прош­лого.

– Мне достался свой «кусочек» японской войны. Я дальше Сахалина нигде не был. Можно сказать, очищал свой остров, – погружается в воспоминания Владимир Григорьевич.– Приказ поступил разгромить одну из пограничных японских застав. На выполнение задания откликнулись десять добровольцев, в том числе и я.

Японские военные строения словно на века возведены. Напоминают крепость. Стены из камня почти метровой толщины наскоком не возьмешь. Расстреливают из автоматов, как куропаток. Слабым местом оставалось окно. Через него и решили «выкурить» японских пограничников. Одной гранатой дело не сделаешь, нужна связка. Расстояние, с которого придется метать гранаты, приличное, малосильный человек не справится с этой задачей. Использовав коротенькую паузу, когда рассказчик умолк, обдумывая следующую фразу, высказал свою догадку:

– Выбор остановился на вас, Владимир Григорьевич?

– Тут ты явно не ошибся, так оно и было. Бог меня силенкой не обидел. А волнение, признаюсь, меня охватило ужасное. Боялся, вдруг промахнусь? Тогда нам всем крышка. Семь потов с меня пролилось.

Перед началом операции сняли часового, чтобы шуму не натворил. Дальше дело за мной. Я настолько ушел в себя, что очнулся лишь после взрыва гранат. Кинулись в помещение, из оставшихся в живых японцев, обнаружили двоих, и то тяжело раненных.

Видел я «грозных» японских вояк с поднятыми вверх руками. Это при захвате маяка в проливе Лаперуза. Неожиданный налет вызвал панику. Коротенькая перестрелка, и нам сдалась вся охрана маяка. Маяк, конечно, погасили, а тридцать пленных японцев передали нашим спецподразделениям.

С разгромом Японии на Второй мировой войне поставлена точка. Близится демобилизация. Боженко живет мечтою о гражданской жизни. Все круто в противоположную сторону меняет приезд морского офицера в их часть. Моряк, оглядывая каждого солдата, не спеша прошелся перед строем. Перед кем он останавливался, велено было выйти из строя.

Таким образом, создалась шеренга из высоких, широкоплечих парней. Довольный выбором моряк, удовлетворительно потер руки:

– Вам, ребята, необыкновенно к лицу будут морские бушлаты. Море – мечта каждого уважающего себя мужчины. Так что, добро пожаловать на корабль.

С такого вот корректного приглашения началась морская судьба сухопутного солдата-пограничника Владимира Боженко. На целых пять лет матросский кубрик стал и домом, и местом для раздумий. Лишь в 1951 году старшиной второй статьи он спишется на берег, и отправится от дальневосточных морских прос­торов в родную Сибирь.

За неделю, пока поезд его довезет до Омска, переберет в своей голове многое. Вспомнит, как он стремился на фронт отомстить за брата Ивана. И убедит себя в том, что месть такая состоялась. И может быть, того убийцу настиг снаряд, выпущенный из пушки его отцом, артиллеристом-дальнобойщиком Григорием Макаровичем Боженко, громившем врага на Калининском фронте, носящем в своем теле осколок, застрявший еще в гражданскую войну. Не исключен и другой вариант: попал под автоматную очередь брата Василия Григорьевича Боженко, участника сражений на трех фронтах, а может ему отомстил дядя Тихон Макарович, в дальнейшем отдавший жизнь в битве с фашистами.

У Владимира Григорьевича Боженко много различных наград, но к одной он относится с особым почтением, она возведена в золоченую рамочку – это благодарность от Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина за освобождение Сахалина от японцев.