Жизни Божий дар

Маленькие радости

Есть в соседнем Москаленском районе село Новоалександровка, основанное еще до революции под названием Александерштрассе немцами, переселившимися из Украины. Здесь в конце двадцатых годов прошлого века с разницей в один год появились на свет мальчик и девочка, пока еще не подозревавшие, что будут идти рука об руку рядом всю жизнь.

У родителей Екатерины было десять детей. С ними вместе жили и две мамины незамужние сестры. А бабушка ее воспитала шестнадцать детей.

С Николаем жили по-соседству, вместе играли и ходили в школу. Детство свое они делят на периоды до войны и после ее начала. Время «до» называют они самым счастливым и беззаботным. Родители трудились на колхозных полях и фермах, а детишек воспитывали по канонам христианской веры, уча их ценить в жизни маленькие радости. Рождество, Пасха, Троица, Крещение всегда были большими праздниками, озаренными священным таинством веры. Молились тайно, за закрытыми дверями. Ведь советской властью любая религия была строго запрещена. Многих верующих, как вспоминает Н. М. Дикман, арестовывали, и затем они бесследно исчезали. Но традиции чтились испокон веков, ребятишки всегда с нетерпением ждали Рождества, как чего-то особенно сказочного, чудесного. Так это было и в семьях, где росли будущие муж и жена:

- В сочельник наряжали еловую или березовую ветку, — рассказывает Николай Мартынович. — Сами вырезали из бумаги ленточки, раскрашивали их. Расставляли на столе тарелки и возле каждой клали записку с именем. Родители говорили: если будешь послушным, то получишь хороший подарок. И с вечера не впускали в комнату. А утром мы по очереди рассказывали стихотворения, и только после этого двери в гостиную открывались. Сколько же было тогда радости!

- А подарки были вот какие, — дополняет мужа Екатерина Генриховна. – Накануне Рождества наши старые игрушки куда-то пропадали. Говорили, что их Дед Мороз себе забрал. Праздничным утром мы находили их у елки обновленными, раскрашенными яркой краской, в новых одежках.

На стол к Рождеству подавали особое печенье: тесто делали из муки грубого помола и свекольной патоки, лепили из него фигурки и потом расписывали их. А еще из патоки варили конфеты. На Пасху красили яйца, отваривая их вместе с луковой шелухой, затем детям предлагалось отыскать их во дворе.

Воля и неволя

Мама Николая Дикмана – Елизавета Ароновна – была выпускницей Самарской женской гимназии, хорошо играла на гитаре, а отец, Мартын Генрихович, оставшись сиротой с детства, сам выучился грамоте. В немецких семьях детей с ранних лет обучали ремеслу: девочек учили вышивать, вязать крючком и спицами, а мальчиков – плотницкому и столярному мастерству. Без дела дома никто не сидел. Николай с детства любил столярничать, а Екатерине особенно нравилось «выбивать» узоры на полотне с помощью швейной машинки.

- Учился я с Катей с самого первого класса, — с улыбкой касается Николай Мартынович руки своей маленькой, строгой и хрупкой жены. – Трудно было порой без учебников и тетрадей, писали на старых газетах. Начальную школу окончил, а дальше, как придется. Зимой не было ни теплой одежды, ни обуви, так я и ходил пару лет до холодов в соседнее село. Потом пошел работать.

Вместе они испытали на себе тяготы сурового времени. Вся тяжесть колхозной работы легла тогда на плечи подростков. Пахали поля, запрягая в плуг коров и быков, и сеяли, и убирали урожай вручную. Особенно тяжкие страдания выпали на долю их семей в годы Великой Отечественной войны.

- Не представляю, как мы выдерживали столько работать без выходных. И ели-то скудно. В сорок третьем году родителей забрали в трудармию, — продолжает свой рассказ Николай Мартынович. – Отца в село Головинка Пермской области, а мать – в город Верхняя Тура Свердловской области. Отец инвалид был, потому работал на уборке барака. А мама трудилась на чугуннолитейном заводе. Остался я – пятнадцатый год мне тогда пошел — с тремя младшими сестренками шести, пяти и трех лет. Над малышками сжалились добрые люди – пожилая пара из соседнего села Приветное. Оставшись один почти на год, я чуть не умер с голоду. И когда я до того ослабел, что почти не мог стоять на ногах, председатель колхоза похлопотал, чтобы меня поставили на довольствие вместе с солдатами, которых комиссовали с фронта после ранения.

В конце 1944 года мать Николая вернулась домой. Получив весточку от сына, что девочек приютили сердобольные старики, а сам он еле живой от голода, она подалась в бега. За дезертирство тогда полагался расстрел, однако прокурор, услышав о том, что побудило женщину совершить такое преступление, проникся жалостью к отчаявшейся матери и отпустил ее. Так и вышло, что людское неравнодушие к чужой судьбе спасло от гибели целое семейство. В сорок седьмом году вернулся из трудармии и отец.

В трудармию забрали и отца Екатерины, ее старшего брата и сестер. А братьев-двойняшек помладше призвали на фронт. Из последнего письма одного из них – Ивана – Екатерина Генриховна помнит, что находился он в восемнадцати километрах от германской границы. Писал он, как по воскресеньям с той стороны был слышен звон церковных колоколов. А о втором брате – Якове – три года назад через Интернет удалось отыскать сведения о том, что в 1942 году он был расстрелян в Советском Союзе.

- Война шла с Германией, по­этому нетрудно догадаться, какое отношение было ко всей немецкой нации, — добавляет дочь супругов Анна Николаевна Дикман. – Иван же ни в каких списках не числился ни у нас, ни в Германии.

Отец и брат Екатерины Генриховны работали на строительстве Свияжской железной дороги под Казанью. А сестры трудились на чугунолитейном заводе в Верхней Туре, там же, где и мать Николая Мартыновича.

- Отец так и умер в трудармии, — рассказывает Е. Г. Дикман. – Одна из сестер работала на вредном производстве, поэтому раньше вернулась домой. А вторая демобилизовалась только в пятьдесят пятом году, ей назначили условный срок пожизненно.

И даже в родной деревне немцы не были свободными. Продовольственный налог с них, как с врагов народа, взимался в двойном размере. Так рассказывает об этом Екатерина Генриховна:

- Был полный чердак зерна у нас, семья ведь большая. И в один момент забрали все, оставив лишь кучку отрубей. Мы их просеивали, пропускали через мясорубку вместе с мерзлой картошкой, собранной на поле, и пекли лепешки. Хорошо, мама с нами осталась. А в семьях, где обоих родителей забрали, бывало, что и умирали дети от голода.

О Победе над фашизмом Николай и Екатерина узнали, работая на колхозном поле. Вот как это было, рассказывает ветеран:

- За лесом пахали мы землю на быках, готовились к посевной. И вдруг видим – вдалеке верховой мчит на коне во всю прыть и кричит что-то. Подъехал поближе – и мы слышим: «Победа! Победа! Война кончилась!». Все остановились и заплакали. Кто-то ведь уже получил похоронки, а кто-то все еще живя в надежде на возвращение родных домой.

Недолгое счастье

Как раз примерно в те годы и возникло первое светлое чувство между двумя молодыми людьми. Собиралась тогда молодежь на вечерки, пели народные песни, танцевали. И только Катина мама завидит в окно, как Николай провожает ее до дома, так сразу и зовет дочку домой. Воспитание было очень строгим.

А 5 ноября 1950 года Екатерина и Николай стали мужем и женой. Чтобы зарегистрировать брак, пришлось им идти пешком в Корнеевку, которая находилась в 12-ти километрах от Новоалександровки, а, чтобы получить паспорта, шли они 25 километров до Москаленок. Родители помогли молодым супругам приобрести землянку на окраине села. Называли они ее своим «дворцом». И на следующий год появился на свет их первенец – Виктор.

- Недолгим было наше счастье, — продолжает рассказ труженик тыла. – В то время я искренне уверовал в Бога и много говорил о нем людям. В декаб­ре 1951 года меня арестовали по статье 58, как врага народа, имущество конфисковали. Три месяца я отсидел в одиночной камере, затем, после суда отправили этапом на Крайний Север под Воркуту в Речлаг. Работали мы по двенадцать часов в сутки в угольной шахте. Кормили похлебкой из тухлой рыбы, которую привозили в бочках, и, если хвост или голова попадется – считай, повезло. И хлеба выдавали по четыреста пятьдесят граммов в день: сожмешь кусок – и вода течет. Одно было преимущество – не надо было ложек. Чашку алюминиевую в рот опрокинешь и идешь дальше работать. По зоне мы не имели права свободно передвигаться. На шахту под конвоем приведут, в столовую — и снова под замок. Обыски проводили каждый день. Переписки не было, свиданий тем более. Одно было хорошо: большинство политических заключенных были образованными и культурными людьми, поэтому дисциплина была на уровне.

А летом 1953 года Николай Дикман стал очевидцем одного из самых кровопролитных восстаний заключенных в системе ГуЛАГ. После смерти Сталина в тюрьмах ждали амнистии и ослабления режима, а желаемое получили только уголовники и лица с малыми сроками заключения. Ожидания политических заключенных оказались обманутыми. Вот как описывает эти события Николай Мартынович:

- Среди нас большинство были молодыми, не оставляли надежду вернуться домой, требовали свободу, в течение шести дней не выходили на работу. Однажды собрали вместе нас, человек триста, и предупредили по громкоговорителю, что, если мы не выйдем на работу, к нам применят репрессии. И после всеобщего повторного отказа со всех сторон открыли огонь. И я, спасшись чудом, лежал среди раненых и убитых. Страшно было очень, вокруг лагеря были канавы, вымощенные досками, и по ним текла кровь...

После этих чудовищных событий строгий режим в лагере отменили. Разрешили прогулки по территории, выделили денежное довольствие. А главное – позволили свидания с родными.

Все четыре с половиной года, пока муж находился в заключении, Екатерина Генриховна и не чаяла его увидеть снова. Ей даже сказали: «Катя, можешь снова выходить замуж, а его забудь, больше никогда не встретитесь». Вернулась она с сыном на руках обратно к матери.

И вот, в один момент, получив весточку от мужа, Екатерина взяла 

четырехлетнего Витю в охапку и поехала в Воркуту. Очень переживал Николай Мартынович перед этой встречей, и теперь вспоминает это с радостной улыбкой и слезами на глазах:

- Когда меня арестовали, сыну ведь три месяца было всего. Вот и опасался, что будет чуждаться меня. А он меня как увидел, разбежался, обнял: «Мой папа, мой папа»! Конвоир даже отвернулся и заплакал.

Лучшее место

За годы заключения Николай Мартынович освоил профессию машиниста и даже руководил бригадой людей этой профессии. В лагере он был на хорошем счету, и начальник разрешил ему уйти за территорию зоны на поселение, вызвав к себе жену с ребенком. В 1956 году Николая Дикмана реабилитировали, но еще почти пять лет семья жила на Крайнем Севере.

Там и появились на свет у них друг за другом сыновья Николай и Яков, а следом и дочки — Елизавета и Анна.

- А как домой вернулись – все десять односельчан, что против меня свидетельствовали, сразу прощения попросили, — повествует дальше труженик тыла. – А я говорил, что не держу зла. Боялись ведь, что, если не подпишут нужную бумагу, их семьи та же участь будет ожидать.

Но в родной деревне места для бывшего арестанта с женой и детьми не нашлось. Люди говорили, мол, у нас таких, как ты, много. И тогда семья Дикман перебралась в Марьяновку, как оказалось, уже насовсем.

Пока жена занималась домом и воспитанием пятерых детей, отцу семейства пришлось много трудиться, чтобы их достойно воспитать. Работал он сначала шофером на хлебоприемном пункте, кочегаром в Доме престарелых, потом заведовал там котельной, гаражом. С 1972 года последние семь лет перед выходом на пенсию работал в пожарной части. Чтобы содержать большую семью, приходилось с утра до ночи не бывать дома. Подрабатывал сантехником, электриком, сварщиком. А еще обучал инвалидов войны управлять инвалидной коляской и специальным автомобилем.

У себя на подворье Дикманы держали коров, выращивали огород. А после выхода на заслуженный отдых Николай Мартынович всецело посвятил себя семье и служению церкви евангельских христиан-баптистов. Основал в Марьяновке Дом молитвы для верующих этой конфессии, сорок лет был старшим служителем Омской области. Участвовал в конференциях по всему миру: во Франции, Германии, Канаде, Индии. Теперь же его дело продолжает старший сын Виктор Николаевич.

- Кажется мне, что Марьяновка — лучшее место на земле, — говорит глава большого семейства, не скрывая гордости. – Здесь у нас появились зять, три снохи, а следом – двадцать внуков и двадцать два правнука.

Как бы ни был труден жизненный путь, теперь, когда уже их годы перешли отметку в девяносто, супруги Дикман говорят, что никогда не сомневались в Божьем промысле и в том, что добрых людей на свете больше. Каждый трудный день в своей судьбе они называют школой, в которой Бог учил считаться с людьми, с их горем и страданиями. Поэтому в минуты, когда рассчитывать было не на кого, именно вера и любовь к ближним помогали им жить дальше.